Запомните, Рошфор, для меня нет ничего невозможного...
Сегодня приезжал Ангел. Это было... почти как свидание.
Заказал из ресторана еду. Мне - маленькую бутылочку "Асти Мартини". А какой был вкусный шоколадный торт! Мррр... два кусочка словно растаяли во рту.
И, слава богам, никаких сердитых и укоризненных взглядов. Он просто хотел попасть 16-го мая на сборище "Небесной..." Ведь именно в этот день все собрались два года назад, даже те, кто не смог быть в Питере 16 апреля. Это дань памяти. Это эхо памяти. Тогда-то я со всеми и познакомилась.
Опять соберутся на крыше. Будут петь песни, будут пить вино, будут разбрасывать лепестки роз вниз, на прохожих, кормить голубей булкой... Да-да-да, и рассказывать, и вспоминать. И Р. будет с нами.
Вот и Ангел хочет прийти. Он сказал: "Разве я не друг ему?" Возразить нечего. И Ангел хочет, чтобы я всех уговорила или лично привела его на крышу. Не знаю, нужно поговорить с Птицем...
В отличие от 16-го апреля, когда каждый жил вечер, как мог и спасался, как мог. Когда все пили кофе, сидя на подоконнике и читали его стихи. Тогда было невозможно дышать... И только через месяц мы ожили настолько, что смогли поговорить. Два года прошло. До сих пор не верится...
Заказал из ресторана еду. Мне - маленькую бутылочку "Асти Мартини". А какой был вкусный шоколадный торт! Мррр... два кусочка словно растаяли во рту.
И, слава богам, никаких сердитых и укоризненных взглядов. Он просто хотел попасть 16-го мая на сборище "Небесной..." Ведь именно в этот день все собрались два года назад, даже те, кто не смог быть в Питере 16 апреля. Это дань памяти. Это эхо памяти. Тогда-то я со всеми и познакомилась.
Опять соберутся на крыше. Будут петь песни, будут пить вино, будут разбрасывать лепестки роз вниз, на прохожих, кормить голубей булкой... Да-да-да, и рассказывать, и вспоминать. И Р. будет с нами.
Вот и Ангел хочет прийти. Он сказал: "Разве я не друг ему?" Возразить нечего. И Ангел хочет, чтобы я всех уговорила или лично привела его на крышу. Не знаю, нужно поговорить с Птицем...
В отличие от 16-го апреля, когда каждый жил вечер, как мог и спасался, как мог. Когда все пили кофе, сидя на подоконнике и читали его стихи. Тогда было невозможно дышать... И только через месяц мы ожили настолько, что смогли поговорить. Два года прошло. До сих пор не верится...